Но почему же тогда многие мастера дзогчен весьма пренебрежительно отзывались о философии? Значит ли это, что они вообще отрицали необходимость использования понятийного мышления? Очевидно, что нет. Конечно, имеются весьма экзотические личности, которые в ходе своей практики вообще разучились разговаривать на человеческом языке, полностью перейдя на общение с дакинями и т.п., но это - весьма редкие случаи. Про таких практиков можно сказать, что им настолько надоело человеческое измерение, что они уже при этой жизни предпочитают пребывать в других мирах. Те же, кто продолжает взаимодействовать с людьми, в той или иной степени вынуждены использовать свой концептуальный ум. Среди них есть и те, кто обладают колоссальным по своей мощи интеллектом и являются воистину великими философами. Ярчайшим примером такого типа мастеров дзогчен является Лонгченпа. Тогда каковы же причины негативного отношения к философии, бытующего среди истинных практиков? Об одной из них - грубом вмешательстве политиков в дела учения - мы уже говорили выше. Другая важная причина заключается в том, что в Тибетском буддизме после прихода к власти школы гелуг произошло фактическое сращивание философии и формальной логики. Всё то, что не способно было разместиться в прокрустовом ложе логического формализма, философией не считалось. Так, например, трактаты Плотина - одного из величайших греческих философов - в Тибете философией не сочли бы. В лучшем случае их назвали бы «песнями созерцания».
По мере сращивания философии и логики нарастала тенденция абсолютизации такого рода рассудочного знания. Как мы уже отмечали выше, целью истинной философии является просто указание посредством концептуального ума на то, что лежит за пределами концепций. Она подобна телескопу, через который мы можем увидеть недоступную для обычного зрения звезду. Но если отождествить понятие и обозначаемую им сущность, то с помощью такой философии мы никогда не выйдем за пределы понятий. Такого рода философское знание становится непреодолимым препятствием на пути реализации. Но именно эту операцию и осуществила так называемая «высшая» философская система тибетского буддизма - мадхьямика-прасангика. Прасангики утверждали, что всё сущее, начиная от видимых нами обычных явлений и кончая телами будды, носит чисто номинальный характер. А это и означает отождествление познаваемого с его понятием и абсолютизация рассудочного мышления (16). При таком видении философии как устная, так и символическая передача дзогчена становятся совершенно бессмысленными. Если их осуществлять в том стиле философского мышления, который всем активно навязывался церковной властью Тибета, то это будет не передача знания изначального состояния, а передача знания указующих директив бюрократов от дхармы. Совершенно очевидно, что истинные практики тантры и дзогчена не могли рассматривать такого рода философию в качестве помощника на духовном пути. Отсюда и их критические замечания в адрес философии как таковой. Ведь никакой другой философии, кроме разрешённой правящей верхушкой, в Тибете уже давно не существовало.
(16) Утверждения прасангиков, что их целью на самом деле является выход за пределы концепций, есть один из широко распространённых мифов. Если для нашего ума ничего кроме концепций не существует, то выходить просто некуда. Отрицание концепций просто превращается ещё в одну концепцию. Если все наши переживания в ходе практики - ясный свет, самбхогакая, дхармакая и т.д. есть всего лишь номинальные сущности, то куда нам выходить из мира концепций? В простое неутверждающее отрицание всех этих переживаний? И реализация - это просто непосредственное знание того, что всё есть концепции? Может, кто-то и хочет такой реализации, но вряд ли пребывающий в неомрачённом уме тантрик или дзогченпа соблазнится таким путём и согласится с тем, что полученное им прямое введение в изначальное знание как кадаг, так и лхундруб есть просто очередная концепция, внушённая ему учителем.
Стр. 65-68
Сама по себе мадхьямика-прасангика как философия не выдерживает никакой критики и выглядит достаточно жалко. В Индии это была просто одна из философских школ, не имеющая особого влияния. Так, например, такой известный индийский критик буддизма как Шанкара в своих трудах уделил достаточно большое место полемике с вайбхашикой, саутрантикой и читтаматрой. Что же касается мадхьямика-прасангики, то, например, в комментариях Шанкары к «Брахма-сутрам» это учение едва удостоилось двух предложений. Как пишет этот великий философ, «здесь не предпринято какой-либо попытки его опровержения, поскольку оно противоречит всем способам достоверного познания» (31). Также любопытно отметить, что Чандракирти, считавшийся в Тибете величайшим мыслителем Индии, в самой Индии к таковым не относился. Его сочинения были быстро забыты и особым влиянием не пользовались (32). И лишь в Тибете посредством методов, не имеющих никакого отношения к философии, эта личность была канонизирована.
Правящая элита Тибета предприняла огромные усилия в целях рекламы мадхьямика-прасангики как высшего, невероятно глубокого и трудно постижимого учения. И, что для нас особенно актуально, это превознесение и восхваление прасангики продолжается и в настоящее время. Далай-лама уже дошёл до того, что провозглашает её в качестве базового воззрения дзогчен. Но условия в современном мире отличны от таковых в средневековом Тибете, и поэтому время, когда все мыслящие западные буддисты поймут, «что король-то гол», неудержимо приближается.
Одна из причин, почему пустота от истинной философии текстов мадхьямика-прасангики не бросается стразу в глаза, есть софистическая манера их написания, при которой истинный смысл этих трактатов кажется скрытым и загадочным. Чтобы понять его, разобравшись в хитросплетении умозаключений, требуется приложить весьма большие усилия. И эта запутанность изложения весьма тривиальных вещей выдаётся за сокровенность и глубину учения. Авторы здесь используют хорошо известный в психологии трюк: когда на постижении чего-то затрачивается много усилий, то ценность постигнутого воспринимается пропорционально их количеству. Это подобно тому, как ценность вещи определяется затраченными на её покупку деньгами. Люди могут купить за большие деньги совершенно бездарную картину, но всем будут говорить, что это великое произведение искусства. То же самое и с усилиями: вкладывая их во что-то, тем самым привязываешься к тому, во что ты их вкладываешь. А так как все существа уважают себя и свои усилия, то, соответственно, они будут уважать и любить то, во что их вложили. Ведь мало кто способен признаться себе и другим, что массу времени и сил потратил зря.
У читателей может возникнуть вопрос: если мадхьямика-прасангика столь жалкое с философской точки зрения учение, то почему мы уделяем ей столь большое внимание? Чтобы ответить на него, в качестве примера возьмём вирус. По сравнению с организмом, живой клеткой и т.д. он имеем очень простую и примитивную структуру. Но в то же время учёные вынуждены уделять весьма значительное внимание изучению природы вирусов. Ведь невзирая на свою сравнительную простоту, они в высшей степени эффективно заражают собой и разрушают несравненно более сложные и высокоорганизованные организмы. Так вот, мадхьямика-прасангика есть нечто вроде ментального вируса, который сначала заражает разум, а потом извращает и разрушает его. Известно, что весьма часто вирусы в целях обмана иммунной системы «изображают» из себя те или иные компоненты здоровых клеточных структур. Подобным же образом прасангика представляется уму в качестве благого учения, освобождающего его от страданий. Чтобы противостоять этой разрушающей ум силе, требуется сорвать все маскирующие покровы и обнажить истинную сущность данной доктрины. Нельзя сказать, что никто ранее этого не делал. На самом деле весьма многие выдающиеся буддийские мыслители подвергали критике это учение, говорили об его опасности для ума. Но, к сожалению, их усилия по борьбе с прасангикой были несопоставимы с теми усилиями, которые предпринимали представители самой мадхьямика-прасангики в своей достаточно бескомпромиссной борьбе с другими буддийскими учениями. Может возникнуть вопрос: в чём причины такого рода асимметрии? Ответить на него весьма не просто, так как этих причин достаточно много и рассмотрение большинства из них увело бы нас слишком далеко от основной темы. Поэтому мы укажем здесь на одну из них, достаточно простую и наиболее очевидную.
Дело в том, что кали-юга как эпоха всеобщего упадка началась сравнительно недавно. В прежние же, более благие эпохи, такие учения как прасангика имели мало шансов на успех. Это подобно тому, как здоровый, сильный организм достаточно устойчив по отношению к инфекциям, в то время как ослабленный становится весьма восприимчивым ко всякого рода заразе. Люди, привыкшие к состоянию хорошего здоровья, очень мало внимания уделяют выяснению сущности вирусов и разработке антивирусных вакцин. Они верят в естественные силы организма, которые сами способны справиться с •возникающими проблемами. И лишь тогда, когда становится ясным, что организм сам не способен противостоять болезни, а инфекции набирают силу, разновидностей вирусов из-за мутаций становится всё больше и больше, начинают предприниматься серьёзные усилия по борьбе с ними. Именно в такое время мы и живём сейчас. Можно сказать, что болезнь вышла наружу и стала явной. И её течение уже не скрашивается различного рода чудесами, демонстрируемых пастве магами и йогинами. Тем немногим, кто обладает умом и кому небезразлична судьба учения, настало время понять необходимость сознательного противостояния силам, искажающим ум существ (остальным же советуем расслабиться в том, что у них есть). И первое, что необходимо сделать - это выявить истинную природу такого рода сил. Таковы те мотивации, которые определяют наше отношение и действия касательно мадхьямика-прасангики.
(31) Цитируется по «Шанкара и индийская философия», Н.В.Исаева, стр. 99.
(32) Так, по данному вопросу Е. А. Торчинов писал: «Судьба философии Чандракирти сложилась очень своеобразно. Его сочинения вскоре были почти забыты и никаким особым влиянием долго не пользовались. Однако на рубеже XIV и XV веков его заново «открыл» знаменитый реформатор тибетского буддизма Цзонкхапа (Цзонхава) и объявил именно его интерпретацию мадхьямики наиболее совершенной. С этого времени Чандракир-ти был «канонизирован» в Тибете как одно из «украшений Индии», а его трактат Мадхямакаватара («Введение в мадхьямику») стал основным текстом, по которому изучали мадхьямику ученики тибетских монастырей-университетов».
Стр. 132-133
Выше мы ставили своей целью понять, в чём же заключается уникальность воззрения прасангиков, отличающее их от всех других философских школ. Теперь мы можем ответить на этот вопрос: уникальностью учения мадхьямика-прасангиков является его базирование на хитро завуалированной вере во всевластие и тотальность рассудочного мышления. Прасангики очень похожи на существ, которые в прошлых жизнях создали карму колоссальной привязанности к рассудочному мышлению, и затем, услышав слова Будды, возжелали освобождения из самсары. Но для них осуществить эту задачу стало весьма непростым делом, так как они фактически отождествили себя с рассудком. Их привычка к рассудочному мышлению столь велика, что они абсолютно всё делают объектом его мертвящего анализа. Встретившись с учением о пустоте Нагарджуны, они сделали именно то, от чего он всех предостерегал: превратили метод избавления от всевластия рассудка в философскую систему, которая под видом борьбы с рассудком на самом деле утверждала его власть.
Та философская система, которую они создали - мадхьямика-прасангика - очень похожа на процесс самоосознавания рассудком самого себя в тщетной попытке самопреодоления. Анализируя себя, рассудок видит свою собственную пустоту. Но так как он убеждён в своей тотальности и всё видит как свои концепции, то пустоту самого себя он переносит и на всё остальное, которое на самом деле не имеет рассудочной природы. Абсолютный анализ прасангиков - это всего лишь метод самоосознавания рассудка, в ходе которого он проверяет свои построения на логическую непротиворечивость. Естественно, он видит, что всё придуманное им не выдерживает такого анализа, являясь пустым от истинного существования. И вот эту пустоту самого себя от истины рассудок представляет как абсолютную истину, внеконцептуальное постижение которой и есть реализация. Та внеконцептуальность постижения пустоты от истины собственного бытия, к которой стремится рассудок, есть просто его мечта вырваться за собственные пределы. Но собственными средствами рассудок не может себя преодолеть. Все его усилия в этом направлении тщетны. Объявив же, что всё или не существует вообще, или же существует лишь номинально, рассудок уничтожил для себя даже саму возможность обратиться за помощью к тому, что неизмеримо выше его и изначально находится за пределами всяких концепций. Тем самым существа, отождествившие себя с рассудком, закрыли для себя все выходы из самсары.
В принципе, прасангики достойны сострадания, так как их положение трагично. Но, сострадая им, не следует забывать опасность для учения их весьма активной и, даже можно сказать, агрессивной деятельности. Ведь они отнюдь не ограничиваются решением лишь собственных проблем. Как известно из истории учения, прасангики весьма активно навязывают свои взгляды всем остальным, превращая здоровых существ в больных. Название той болезни, которую они разносят - это вера во всевластие и тотальность рассудочного мышления. Поэтому, сострадая им, мы тем не менее считаем своим долгом бороться с разрушительным влиянием этой философской школы на умы существ.
